По коридорам Хогвартса шла девушка в зимней одежде, что говорило о её намерении выйти на улицу. Видок у неё был еще тот: пустые глаза, опущенные уголки губ и морщинки у переносицы, будто она хмурилась, рассказывая кому-то о какой-то неудаче, а её никто не слышал. Все были заняты своими делами, а бедная девушка пыталась с ними заговорить, но её окружила толстая стена и сколько она бы ни билась, стена все равно её не попустит. Никогда.
Один, два, три, четыре… Она опять считает ступеньки, хотя прекрасно знает, что их 257. Она считает их от боли, от отчаяния, от ощущения того, что мир пуст… Пятнадцать, шестнадцать, семнадцать… Все это глупо и бессмысленно… Ведет себя как маленький ребенок. Тридцать пять, тридцать шесть, тридцать семь… И пусть! Её жизнь, её мысли, её поступки. Как хочет так и делает! Девушка сжала кулаки. Восемьдесят, восемьдесят один, восемьдесят два… Больно. Ногти вонзились в кожу. Больно. Теплая вязкая жидкость маленькими каплями начала скатываться по руке. Девяносто девять, сто, сто один… Больно. Останутся шрамы. Но девушка специально делает себе больно, чтобы физическая боль хоть как-то заглушила душевную. Сто двадцать пять, сто двадцать шесть, сто двадцать семь… Страшно, страшно, страшно… Она уже давно забыла, что кровь, скатываясь по руке капает на пол, а ногти все вонзаются в кожу. Сто пятьдесят, сто пятьдесят один, сто пятьдесят два… Кап, кап, кап… Кап, кап, кап… Сто девяносто один, сто девяносто два, сто девяносто три… Девушка разжимает кулаки. Все равно не помогает! Опять больно. И это не ладони, с которых все еще скатывались красные капли, это сердце. Двести десять, двести одиннадцать, двести двенадцать… Девушка всегда думала, что сердце болеть не может, это ведь всего лишь мышца, а оказывается все это вполне реально. В прошлый раз, когда она поднималась на эту башню с твердым намерением больше с неё не спуститься, тоже было больно, но тогда девушка еще не поняла откуда эта боль. Ей казалось что болит все: начиная с пальцев ног и заканчивая макушкой. Двести сорок пять, двести сорок шесть, двести сорок семь… А теперь вся сильная боль сосредоточена с левой стороны груди. В самом сердце. Двести пятьдесят пять, двести пятьдесят шесть, двести пятьдесят семь. Всё. На месте. В лицо девушки подул легкий ветерок. Солнце было уже на этой стороне. Скоро закат. Гермиона легко улыбнулась. Раньше она встречала закат как спасение, а сейчас… Она даже не знает, как… Вызывает он только смутные воспоминания. Она никому не нужна. Она идет на эту башню, чтобы замерзнуть, чтобы уйти вместе с солнцем, но в отличие от самой близкой к Земле звезды, больше не вернуться. Было холодно, хотя и сейчас не жарко, но сейчас-то она в зимней мантии, а тогда… Девушка поморщилась. Нехорошие воспоминания, нехорошие. Она тогда никому не нужна была, а Малфой… Он её спас. Значит он не хотел, чтобы она умерла. Спас. Значит кому-то нужна. Значит должна жить. Она сделала несколько шагов вперед, ближе к перилам. Ветерок стал ощутимей. Но все же он оставался ветерком. Он был не сильным, не леденящим, а каким-то приятным.
— Ну блин! Грейнджер, иногда мне кажется, что ты послана Господом, чтобы портить мне жизнь! — голос Малфоя раздался за спиной девушки.
— Эх, Малфой, ты отвлек меня от таких мыслей! — Гермиона повернулась к собеседнику лицом и скрестила руки на груди, открыв тем самым буквально на секунду свои ладони. Но Малфою хватило этого, чтобы заметить по четыре маленьких ранки на каждой из рук.
— Тааааааак… — парень сделал несколько шагов к Гермионе — То есть я её спас тогда, а она опять, причем на том же месте, пытается умереть от потери крови! Ты дура?
— Сам такой! — надула губы девушка — Я и не собиралась повторять ту попытку. Просто… просто… — Гермиона чуть слышно шмыгнула носом, а на её глаза начали наворачиваться слёзы.
— Ну ты разревись еще тут!
— А я и не плачу!
— Ну и дура.
— Сам дурак.
— Так, понятно наш разговор зашел в тупик… — Малфой чуть склонил голову и глубоко вздохнул. Потом, усмехнувшись, добавил — Что с тобой не удивительно.
— Опять язвишь? А ты хоть какие-то элементарные правила приличия знаешь? — спокойным голосом ответила девушка.
— Конечно. Я ведь воспитывался в хорошей семье...
— Не договаривай. Я знаю к чему ты ведешь. — в Гермионе уже начала закипать злость. — Кстати, спросить хотела… — девушка чуть-чуть помедлила — Почему все наши с тобой диалоги все равно заканчиваются взаимными оскорблениями? А ведь там, в больничном крыле, ты говорил, что не хотел бы чтобы я умерла. Почему?
— Ты что-то путаешь. Я ничего такого не говорил — уж что-что, а врать Малфой умеет.
— Не ври. Я все-таки ведьма — Гермиона улыбнулась.
— Ну даже если и говорил, какое это имеет отношение к нашим диалогам? — вопрос парня звучал резонно. 
— Самое прямое. — Гермиона не собиралась сдаваться. И хотя ответ на этот вопрос она не продумала до конца, поэтому начала импровизировать — Если ты тогда не хотел, чтобы я умирала, значит пожалел, а если пожалел,
значит считаешь, что я не пустое место, а если я для тебя не пустое место, то зачем постоянно унижаешь?
— Какая интересная логическая цепочка… — улыбнулся парень. — И что ты предлагаешь?
— Хотя бы просто переиграть эту ситуацию. Давай начнем разговор с нуля? — предложила Гермиона.
— А давай. Что делаешь?
— Эмммммм… Жду закат.
— Любишь закаты? — спросил парень, делая шаг навстречу девушке
— Ага. Я ассоциирую их с собственной жизнью. Знаешь, когда думаешь, что все вроде бы кончено, и впереди у тебя лишь тьма… Холодная жизнь… Остается тонкая полосочка света, маленькая надежда на то, что все будет хорошо и надежда эта остается надолго, но потом снова тьма...
— Зря ты так. Хотя, наверное, нужно так относиться к жизни, реально. Но знаешь, все-таки если все время думать о жизни как о закате ничего путного не получиться.
Их было двое. Они стояли в зимних мантиях, развивающихся на ветру, они стояли, облокотившись на перила балкончика на башне Астрономии, и думали каждый о своем. Они стояли рядом, на пороге новой жизни. Ведь так и надо жить. Как солнце. Оно каждый день уходит во тьму, чтобы даровать свет другим, но когда оно уходит, оставляет людям Надежду в виде маленького лучика, который до последнего остается с нами, уверяя нас в том, что все будет хорошо. Нужно лишь сделать шаг навстречу друг другу.